Хоры, нартекс, крещальня, придел в системе богослужения и в обиходе православного храма. Гордиенко Э. А.

В современной историографии утвердилось суждение о предназначении храмовых хор как о месте, где, участвуя в службе буквально на ином пространственном, небесном, уровне, византийский император и его ближайшее окружение, русский князь и его семья принимали причастие [Брунов; Раппопорт, 1993, с. 34; Штендер, Сивак, с. 294–295; Седов, 2005а, с. 51, 52; Седов, 2005б, с. 67, 71, 80; Штендер, 2014, с. 572–573]. Между тем С.В. Заграевский, с мнением которого следует согласиться, утверждает, что хоры, как дополнительные, универсальные помещения, расширяли полезную площадь храма и, являясь самодостаточным архитектурным феноменом, использовались в самых различных целях [Заграевский, с. 4, 6, 8, 9].

Чтобы уяснить происхождение и роль хор, других компартиментов в конструктивной системе церковного здания, необходимо уяснить их роль в системе христианской дисциплины. С этой целью обратимся к трудам русских историков-литургистов, раскрывающих назначение отдельных частей храма, где для каждого из трех разрядов – клириков, верных и оглашенных – было определено свое место, и, соответственно, пространство храма делилось на три части. Это алтарь, знаменующий «горний мир, превыспренное небо, где обитает Бог в неприступном свете»; укрытая небесным куполом середина храма, собственно церковь, «царство Христа на земле, состоящее из верующих в Него», и притвор (нартекс), «в котором люди духовно воспитываются и приготовляются для вступления в царство благодатное» [Никольский, с. 3–29]. Функция этих отделов разъяснена в правилах церковного устава, однако сведения о месте и назначении хор в них отсутствуют.

Ссылаясь на 12-е правило св. Григория Чудотворца, правила Василия Великого и на описание Тирской базилики епископа Евсевия Эмесского, Н.Ф. Красносельцев подчеркивал, что «притвор или нарфик, назначенный для стояния в нем слушающих, которым было дозволено присутствовать при богослужении… должен был находиться внутри дверей храма и не отделялся от средней его части плотною стеной с запертыми дверями. В противном случае здесь не были бы слышны ни чтение писания, ни проповедь; между тем стоящие здесь кающиеся имели право слышать и то и другое… Таким образом, нарфик, находясь внутри стен и дверей храма, составлял иногда как бы особое отделение его средней части, так как с этою последнею находился в большей связи, чем с притвором внешним» [Красносельцев, с. 319–322].

В нартексе, где пребывали ожидающие крещения оглашенные, традиционно изображался Страшный суд. Слушая во время великопостных служб покаянные каноны Андрея Критского и Марии Египетской, стихиры Страшного суда, созерцая представленные на стенах мучения и наказания грешников, человек воспринимал плач покаянной души в свое назидание, обретая в сердечной молитве надежду на искупление и духовное преображение [Голубцов, с. 151–153; Никольский, с. 584, 593, 597–598; Тамаркина, Лосева]. Путь к Богу он видел в праведниках, предстоящих одесную Христа, идущих за апостолом Петром к вратам рая, в Лоно Авраамово. В церкви Спаса на Нередице на южной стене в западной стороне нартекса находилось изображение князя Ярослава Владимировича (1182–1184, 1187–1196, 1198–1199 г.)[1]. Вручая Христу построенный им храм, он увековечивал память о себе как об одном из добродетельных праведников [Пивоварова, с. 18–19, Окунев; Сычев, Мясоедов, Чертеж V, I,31; LVI, I]. Здесь же в аркасолии предполагалось захоронение князя, что отвечало назначению нартекса и как места поминовения усопших.

Кроме того, в нартексе совершались часы, лития на вечерне, повечерие, полунощница, молебные пения при крестных ходах и разные чины на освящение жизненных дел, например на благословение воинских знамен, корабля, кладезя или пчелиного роя [Никольский, с. 98, 224–226, 349, 765–775, 834–845].

В больших храмах к внутреннему нартексу примыкал внешний нартекс (экзонартекс), где, согласно правилам древней церкви, стояли грешники, несущие тяжкий образ покаяния. Сюда же перед началом литургии верных должны были выходить и те, кто слушал литургию оглашенных во внутреннем нартексе [Никольский, с. 28–29].

В соответствии с этими правилами церковного устава, христианский храм по определению не мог существовать без нартекса. В этой связи кажутся некорректными принятые для четырехстолпного храма понятия: «храм без нартекса», «сокращенный тип храма» – или, как равноценное нартексу, – «западный неф» [Пивоварова, с. 19, 80, 85, 86; Асеев, с. 86, 110, 124; Седов, 2005а, с. 42; Седов, 2005б, с. 67; Штендер, 2014, с. 574], а для пятинефных храмов – отсутствие и даже исчезновение нартексов, роль которых как будто выполняли галереи [Штендер, 2014, с. 574–575, 587].

В первых русских храмах: Десятинной церкви в Киеве, Софийских соборах в Киеве, Новгороде и Полоцке – внутренний и внешний нартексы не выделены [Раппопорт, 1993, с. 31, рис. А, С; с. 33, рис. А, Б, В]. В больших новгородских храмах: Благовещения на Городище (1103 г.), Никольском соборе на Ярославовом дворище (1113 г.), Георгиевском в Юрьевом монастыре (1119–1130 г.) и в церкви Бориса и Глеба в кремле (1167–1173 г.) – отделение внешнего нартекса в большинстве своем ограничивается выступающими лопатками столбов и стен [Великий Новгород, с. 483–484, 494, 520; Архитектурное наследие, с. 593, Приложение 1, № 4, 5, 8, 10, 25]. Вместе с тем в соборах Иоанна Предтечи на Торгу и Рождества Богородицы в Антониевом монастыре невыделенные нартексы открыты в храм [Архитектурное наследие, с. 205, 232]. В этом случае западная часть храма не была полностью изолирована, и проходы в центральный неф позволяли следить за течением службы и воспринимать соответствующие указания к действию.

Одним из выразительных примеров этого устройства была четырехстолпная церковь Спаса на Нередице (1198г.), в которой невыделенный нартекс по длине превышал алтарное пространство и, открываясь в среднюю часть храма, объединял служителей, княжескую семью и прихожан[2] [Булкин, 2005]. Система эта сохранялась довольно долго, и наглядным примером служит ровесница Нередицы, церковь Ильи Пророка на Славне («на Холме»), основанная неким Еревшей в 1198–1202 г. В 1455 г. храм был перестроен в старых формах, но, за исключением наружных пристроек, сохранил в своем облике «нарочитый архаизм» [Великий Новгород, с. 479, 482, 493, 497, 500, 516, 520, 530; Кузьмина, Филиппова].

Первым и главным назначением нартекса оставался совершаемый в нем, следовавший после положенных 40 дней научения вере чин крещения [Никольский, с. 28–29]. Создание этой сложной и продолжительной процедуры восходит к чину константинопольского Евхология X в. [Дмитриевский, 1883; Алмазов, с. 101]. В 988 г. по его правилам первым на Руси крестился великий князь Владимир Святославич [Аранц-и-Лорнецио], провозгласивший христианство государственной религией.

В зависимости от категории храма в новгородских храмах чин крещения мог совершаться по-разному (о крестильницах в храмах см.: [Красносельцев, с. 336–342]). В Софийском соборе, вероятно, была отдельная крестильница. Г. М. Штендер предполагал, что первоначально она могла находиться в приделе Иоанна Предтечи, где, как правило, располагались обусловленные ритуалом баптистерии, и позднее она была перенесена в придел Первомученика Стефана [Раппопорт, 1982а, с. 24, 120; Штендер, 1982, с. 25; Штендер, 2014, с. 562]. Однако софийская крестильница, как и во многих византийских храмах [Путешествие новгородского архиепископа Антония, с. 92–93; Беляев, 1892, с. 96–97; Mainstone, р. 114, 120–122, 123, 135, 226, Fig. 20, 22, 140–141, Appendix: Plans: A2–4, р. 271–273], располагалась, вероятно, в западной части южной галереи и сообщалась с нартексом через проход в лестничной башне [Штендер, 1982, с. 20, рис. 23А (план первого этажа: реконструкция Штендера 1950 г.)]. Просторное, светлое помещение, на южной стене которого находилось окно, вполне отвечало назначению баптистерия.

В 1411 г. архиепископ Иоанн пристроил к южной паперти Софийского собора придел Исповедников Гурия, Самона и Авива[3] [Макарий, ч. 1, с. 47–48; Коваленко, с. 184–186]. В 1435–1437 г. по велению архиепископа Евфимия «во Владычне дворе, на воротех (здесь и далее – выделено нами. – Э. Г.)» была поставлена и расписана церковь Иоанна Златоуста[4]. В 1459 г. «над Исповедникы у святеи Софьи на углу возвыше» архиепископ Иона поставил церковь, «побиенную… досками свинцовыми чюдно»[5]. В 1466 г. «на своем дворе» владыка «своима рукама» построил церковь Богоявления[6] [Тихомиров, с. 316]. В 1671 г. митрополит Питирим разрушил к тому времени обветшавший храм и поставил церковь Богоявления «…вновь на вратех, что подле соборной церкви на владычне дворе и подле церкви Иоанна Златоустаго…»[7]. В 1775 г., при митрополите Гаврииле, на месте Богоявленской церкви поставили церковь Трех святителей, переименованную вскоре в Благовещенскую. После пожара в 1805 г. она была возобновлена при митрополите Амвросии [Гордиенко, 1995, с. 239–240; Великий Новгород, с. 519–520].

Несколько разноречивые летописные статьи, с указаниями места – «на вратех», «на владычне дворе» – воссоздают историю надвратной церкви Богоявления, сообщавшейся с верхней южной софийской галереей и с приделом Исповедников, а позднее и с церковью Иоанна Златоуста. В нижнем отделении этого комплекса, возможно, изначально находился соборный баптистерий, единственное устройство такого рода в истории новгородской архитектуры [Гордиенко, 1995, с. 230].

В ходе ремонтно-реставрационных работ в 1945–1946 г. на южной стене придела Гурия, Самона и Авива, к востоку от Исповеднических ворот обнаружены фрагменты церкви Богоявления 1671 г.: орнамент с лентой «бегунца» и за двойной колонной XVIII в. окно с килевидным кирпичным резным наличником [Давыдов, с. 64] (окно за двойной колонной видно и сейчас).

Крещальни, примыкавшие к нартексу как с южной, так и с северной стороны, были в Черниговском Спасском соборе (1036 г.), Успенском соборе Печерского монастыря (1073– 1075 г.), соборе Михаила Архангела в Киеве (1108–1113 г.). В церкви Спаса на Берестове (1138) крещальня вместе с лестничной башней настолько расширяли нартекс, что он значительно выступал к северу и югу из основного объема здания [Раппопорт, 1982а, табл. 3, № 55; табл. 4, № 33, 18; табл. 6, № 63; Штендер, 2014, с. 573; Архитектурное наследие, Приложение 8. № 1. 5, 6].

В Никольском соборе на Ярославовом дворище (1113 г.), древнейшем каменном храме на Торговой стороне, в северной стороне внешнего нартекса на восточной стене, возле образов рая были вырублены две ниши, где, видимо, содержалась утварь, необходимая для проведения обряда крещения [Царевская, с. 440, 443, 451]. Своеобразие и размеры этого замкнутого компартимента свидетельствуют, что в нем крестили немногих избранных, возможно, детей княжеской семьи.

В четырехстолпных новгородских храмах XII–XV в., по преимуществу приходских, были допустимы сокращения и упрощения ритуала. К тому времени среди нуждавшихся в крещении прихожан в основном оставались дети, родители которых уже в нескольких поколениях были христианами. Для семейного крещения в нартексах приходских храмов устанавливались купели, а за оглашение младенца отвечали восприемники, поручавшиеся за веру крещаемого [Никольский, с. 661].

Крещальни имелись не во всех храмах, и одним из них был собор Иоанна Предтечи на Петрятине дворе или на Опоках, поставленный в 1127–1130 г. князем Всеволодом Мстиславичем «во имя сына своего»[8]. В 1184 г. архиепископ Иоанн обновил храм. Тогда западная стена была перенесена на 1,4 м к западу, что значительно расширило неизолированный внешний нартекс [Раппопорт, 1982а, с. 65–81; Раппопорт, 1982б, с. 191–912; Архитектурное наследие, с. 204–206, Приложение 1. № 11, 30]. Структура нартексов в данном случае, вероятно, была обусловлена статусом храма «на Торгу», являвшегося соборным центром купеческой корпорации, «Иванького сто» [Великий Новгород, с. 188–189]. Принципы этой организации отражены в Рукописании князя Всеволода[9] [Гиппиус][10], действовавшем по ряду пунктов до XVII в. В соборе издревле хранилась казна купеческого объединения, орудия мер и весов, дорогие товары, и для этих целей были необходимы помещения, которыми могли служить нартексы. В использовании этих помещений отразилась особая, исторически обусловленная роль собора Иоанна Предтечи. По Рукописанию и Уставной грамоте новгородского князя Всеволода полагалось «…весъ весити в притворе святаго Ивана, где дано, ту его и держати…»[11]. 

В XVI–XVII в. западная часть храма и вновь устроенное обширное подцерковье были основательно включены в торговые операции. Взвешивание теперь проводилось в подцерковье, от которого собор получал большие доходы, а священнослужители имели около 100 рублей серебром от «подцерковных кладовых»[12]. День Рождества Иоанна Предтечи праздновался в соборе торжественно по архиерейскому чиновнику, святитель сам служил литургию, архиерейская служба совершалась в соборе и в честь архиепископа Ионы Отенского [Макарий, ч. 1, с. 120–121]. Но не исключено, что обряд крещения в соборе был сокращен, если не упразднен, и в случае необходимости это таинство могло совершаться в одном из располагавшихся поблизости больших храмов.

Выполняя установленную правилом богослужебную функцию, нартексы представляли собой важнейшую часть опорной конструкции храма, над которой возводились галереи той же высоты, что и над боковыми нефами [Красносельцев, с. 322; Штендер, 2014, с. 571]. Понятие «хоры», отсутствующее в контексте богослужебного ритуала, возникает значительно позднее как архитектурный термин, означая верхнюю открытую галерею или балкон внутри церкви. В летописях эта часть храма называется полатями, где размещались ризницы для хранения церковных ценностей, тайники для содержания казны и отделения для рукописных и старопечатных книг[13] [Макарий, ч. 1, с. 27, 44, 56, 260–261, 291, 294, 299–300, 306, 312, 330, 338, 340, 344, 378, 379, 412, 490, 501, 538, 554, 574–575, 583; ч. 2, с. 62; Янин; Круговых; Седов, 2005а; Седов, 2005б].

На полатях и в нижних галереях издревле устраивались приделы, представлявшие собой самостоятельные церкви со своим престолом, где совершались службы, соответствующие храмовому посвящению. В Новгороде древнейший придел пророка Захарии располагался на хорах собора Иоанна Предтечи на Опоках (1127–1130 г.). Порядок храмовой службы в нем определен в Рукописании и в Уставной грамоте князя Всеволода, где сказано: «А попом пети у святого Ивана вседенная, у святого Захария на полатех пети по неделям и в векы, а дьякону пети у святого Ивана субота да неделя, из(с) того оброка, и в векы (век)»[14] [Макарий, ч. 1, с. 299–300]. В церкви Благовещения на Мячине на полатех находился «храм Феодор Студит» [Анкудинов, с. 374]. Посвящение его было связано с написанием в 1170-х годах служебного Студийского устава для этого монастыря [Сводный каталог, с. 159–161], по которому в приделе совершалась отдельная служба [Макарий, ч. 1, с. 534; Горский, Невоструев, с. 259; Пентковский, с. 178, 182–184, 198–200]. Небольшой придел с апсидным выступом на южной стороне хор в Нередицкой церкви [Седов, 2000, с. 42–46; рис. 2, 1, 3–5] и особый компартимент в виде кельи с лежанкой у северной стены были, видимо, собственными помещениями князя, где Ярослав Владимирович проводил молитвенные часы [Пивоварова, с. 202, чертеж 10] и где мог оставаться на ночь, что было предусмотрено церковным правилом [Беляев, 1892, с. 129].

Литургия, великопостные службы, панихиды у захоронений в придельных храмах совершались по уставу. Информация о функции приделов в новгородских храмах содержится в Чиновнике Софийского собора 1635 г. ([Голубцов, с. 19–23, 28, 35, 39–43, 50, 51, 54–55, 73, 96–99, 103, 104, 112, 113, 115, 119, 130, 141, 146–148, 150, 160–161, 166–167, 181, 202, 236–238, 262]; см. также: [Янин, с. 108–119; Круговых, с. 164–168]). Вместе с тем устройство приделов в храмах было необязательно и в большинстве своем было обусловлено историческим событием или частной инициативой и представляло собой особый вид храмового приношения. В 1127 г. игумен Антоний «обложи трапезицу»[15], то есть пристроил ее к нартексу четырехстолпного храма. «Обложить» в древнерусском языке, наряду с другими толкованиями, означало ‘поставить вокруг’[16]. В.Д. Сарабьянов не связывает сообщение летописи с соборной трапезной, полагая, что, как отдельное здание, она располагалась где-то в монастыре и позднее была уничтожена [Сарабьянов, с. 555–556]. Однако самостоятельным зданием скорее была поварница, в которой готовилась пища, и в соответствии со своим назначением она не могла быть частью храмовой конструкции [Пентковский, с. 380]. В данном случае устройство представляло собой внешний невыделенный нартекс с «сенями» (хорами) наверху, и ход на них осуществлялся через круглую лестничную башню [Штендер, Ковалева; Булкин, 2002].

В монастырских храмах притвор (нартекс), где обедали иноки, назывался «трапезою» [Никольский, с. 29]. Трапеза монашествующих нередко совершалась и на верхнем этаже нартекса[17]. В церковном уставе церкви Благовещения на Мячине (ГИМ. Синодальное собрание. № 330) имеются записи о поминальных обедах «на синях» [Сводный каталог, с. 160; Горский, Невоструев, с. 238; Голубинский, с. 583–584; Пентковский, с. 371–373, 378–379]. Подобным образом в указанные правилом дни могли использоваться сени и в Георгиевском соборе Юрьева монастыря (1119–1140 гг.).

Обращаясь к вопросу о местонахождении византийского царя или русского князя на хорах во время богослужения, отметим, что присутствие его в храме полностью зависело от правил совершения церковных служб в соответствии с отведенными компартиментами [Беляев, 1892].

При Феодосии Великом (379–395) христианские императоры во время службы стояли в самом алтаре и оставались там до причастия Святых таин. Но после столкновения с Амвросием Медиоланским цари переместились на солею, а затем и в особое помещение близ алтаря [Беляев, 1892, с. 102, 118, 134, 168, 238, 246–249, 256; Беляев, 1906, с. 123, 133, 160–161; Дмитриевский, 1907, с. 166, 173–174]. Порядок присутствия царей на литургии был детально разработан и регламентирован с принятием Придворного Устава Константина Багрянородного (913–959), согласно которому дополнительную часть храма составляли верхние и нижние катихумении (галереи), где располагались собственные палаты, мутатории императора и патриарха [Беляев, 1892, с. 50, 102, 118, 134, 168, 238, 246–249, 256, примеч. 2; с. 127–128, примеч. 2; с. 129, примеч. 1, 2; с. 130, примеч. 1; с. 131, 134, примеч. 2; Дмитриевский, 1907, с. 166, 173–174]. С северной стороны в верхних и нижних катихумениях находились гинэкониты, помещения для женщин [Беляев, 1893б, с. 134–140, 238, 245–249, 256; Беляев, 1906, с. 123, 124, 160–161].

В Софийском соборе в первую и третью недели Великого Поста, Торжества Православия и Крестовоздвижения император слушал Евангелие и ектенью в своем верхнем мутатории на южном катихумении [Беляев, 1893б, с. 134–135]. В эти дни император не спускался к алтарю и по окончании литургии шел в патриарший мутаторий, куда приходил патриарх и приглашал императора к себе на завтрак в Большую патриаршую палату, располагавшуюся с южной стороны собора [Беляев, 1892, с. 373; Беляев, 1893а, с. 139–140, 173–174; Беляев, 1906, с. 134–135].

В Халкопратийском храме царь слушал литургию в своем мутатории в верхнем катихумении, куда после литургии приносили чашу со Святыми дарами и ставили их на особый антиминс. После приобщения Святым дарам царь шел в свой мутаторий, где ждал сановников, а затем выходил из мутатория и прощался с патриархом, который уходил заканчивать литургию [Беляев, 1892, с. 174, примеч. 1; Беляев, 1906, с. 123–124, 160–161].

В храме Апостолов царь слушал литургию в верхнем катихумении, где в центре западной галереи ставили царский антиминс со Святыми дарами для причащения царя и высших чинов. Ко времени причащения таин посылали за патриархом, который поднимался, приобщал царя и сановников и уходил завершать литургию в алтарь. Царь возвращался на свое место, достаивал литургию и по окончании в сопровождении чинов кувуклия и военной свиты уходил в находившийся вблизи храма Апостолов Большой дворец, где ждал патриарха, и после небольшого отдыха приглашал всех к большому столу [Беляев, 1892, с. 238].

В эти дни царь шествовал не через парадные залы, а по переходам, ведшим к юго-восточному углу храма св. Софии, в сопровождении только ближайшей своей свиты, и эти малые выходы происходили «просто, не парадно и не торжественно» [Дмитриевский, 1907, с. 168].

Торжественные выходы совершались в святую Софию в великие Господские праздники. Во время пасхальной литургии царь находился близ алтаря в юго-восточной части Софийского собора, в своем нижнем мутатории, где стоял или сидел невидимо для публики, но сам все видел и слышал [Беляев, 1892, с. 127–132]. В одних отделениях этого весьма обширного помещения царь молился, в других – переодевался, в третьих – завтракал. К моменту перенесения Святых даров на престол царь облачался в хламиду и шел с чинами на правую сторону храма за амвон, где у царских врат уже стояли вышедшие из алтаря священнослужители со Святыми дарами. Святые врата в это время были открыты, там, ожидая Святые дары, находился патриарх, приветствовавший царя поклоном. После завершения церемонии внесения Святых даров царь возвращался в мутаторий, снимал мантию и хламиду и продолжал слушать литургию. 

С началом следующего действия патриарх возвещал императору о ходе службы, и тогда царь вновь облачался в хламиду и в сопровождении чинов шел из мутатория на солею, где останавливался у алтарной преграды. После целования царь вновь уходил в мутаторий, снимал хламиду и слушал литургию до наступления приобщения Святых таин. По совершении таинства евхаристии и приобщении в алтаре священнослужителей патриарх сообщал императору, что пора выходить для принятия Святых таин. Царя вновь облачали в хламиду, затем в сопровождении чинов он выходил из мутатория, шел на солею и у правой стороны останавливался перед алтарем у царского антиминса, на который патриарх ставил дискос и чашу. Приобщившись Святым дарам, царь в том же сопровождении возвращался в мутаторий [Беляев, 1892, с. 163–177].

Опустив многие подробности византийского ритуала (целования, поклоны), можно понять, могло ли в великие праздники подобное действие совершаться в новгородском Софийском соборе, где, если следовать принятому мнению, князь с дружиной во время богослужения находился на хорах и, согласно уставу, должен был несколько раз переодеться, подняться и спуститься по высокой с долгим ходом лестнице.

В русском православном ритуале XI в., видимо, был воспринят древний обычай стояния князя перед алтарем вместе с дружиной, семьей и в то время немногочисленными новгородскими христианами. Такое совместное служение представлено на иконах «Воздвижение креста», на которых князь изображен «среди народа, как отец с детьми». Таблетка из Софийского собора около 1460 г. представляет, может быть, наиболее ранний русский вариант этой иконографии [Лазарев, табл. III]. На праздничной иконе XVI в. из Рождественского придела в Софийском соборе поддерживаемый двумя святителями патриарх на амвоне воздвизает крест, по сторонам, в кивориях изображены царь и царица, внизу – церковные служители, вокруг которых теснится народ, все вместе – мужчины, женщины и дети [Гордиенко, 2001, с. 234, рис. 94]. Отдельные кивории, царское и святительское места в Софийском соборе появились в 1528, 1560–1570-х г.[18] [Никитина, с. 353], что, очевидно, было все-таки связано с возникавшими неудобствами для высокопоставленных персон, окружаемых возросшим числом верующих. Отдельные моленные места представляли собой внушительные сооружения, своеобразные мутатории, в которых царь слушал службу, а святитель в ряде случаев, согласно чину, совершал переодевания [Голубцов, с. 27–28, 239]. 

На южной стороне хор новгородского Софийского собора, как и в катихумении константинопольского собора, была палата, в которой князь, возможно, оставался во время литургии, когда не ходил к причастию. Очевидно, вся анфилада комнат южной галереи находилась в распоряжении князя[Штендер, 1977, рис. на с. 47; Штендер, Сивак, с. 294–295]. Примыкающая к замкнутому восточному компартименту палата, открытая в арочный проем галереи малого нефа, вероятно, и была собственным мутаторием, откуда князь слушал службу, наблюдая за действием в предалтарном пространстве. Два следующих компартимента галереи составляли продолжение мутатория, где, согласно чинопоследованию, должны были оставаться сопровождавшие князя духовные чины, члены свиты и дружины.

Алтарное помещение в восточной стороне галереи могло использоваться для хранения одежд и предметов обихода, необходимых для переодевания, проведения собраний и приемов высоких чинов. Возможно, именно здесь, «на полатех», находилась первая ризница [Куприянов, Макарий, ч. 1, с. 27, 44, 56], где после набега на Новгород Всеслава Брячиславича в 1069 г. был обретен крест «Володимеров»[19]. На хорах константинопольской Софии также были исполненные «церковной красоты» ризничные палаты[20]. В 912 г. послам князя Олега, призывая их к истинной вере, показывали хранившиеся там несметные сокровища[21].

Большое, примыкавшее к лестничной башне помещение с западной стороны, вероятно, служило входной палатой, в которой после службы могли происходить собрания и приемы избранных членов свиты и дружины, получавших от князя благодарения и угощение.

Северная сторона хор представляла собой анфиладу помещений, разделенных, как и в южной галерее, поперечными стенками-диафрагмами. В результате возникших деформаций в XII в. они были усилены прикладками [Штендер, 1982, с. 13], значительно замкнувшими компартименты, придав им вид самостоятельных комнат. Восточное помещение по размеру оставалось таким же, как и параллельное ему в южной галерее, и, возможно, там находилась еще одна ризница. Во времена Ярослава Мудрого, князя Владимира и епископа Луки, когда не было других каменных зданий, на северной стороне верхних галерей расположились помещения для разных отраслей и нужд церковного обихода. Это были своего рода присутственные места для служащих владычной канцелярии. Должно быть, уже тогда здесь располагался скрипторий и началось формирование соборной книгохранительницы. Рукописные и старопечатные книги хранились там до начала XX в. [Куприянов; Макарий, ч. 1, с. 56]. Уходя в глубь отвлеченных предположений, можно представить здесь и класс для поповских детей, собранных Ярославом Мудрым, чтобы «учити их книгам»[22].

В церкви Благовещения на Городище (1103 г.), в собственном княжеском храме ход наверх осуществлялся через лестничную башню, но едва ли во время литургии князь со своей семьей и дружиной несколько раз спускался с хор и поднимался на них вновь.

В Никольском соборе на Ярославовом дворище (1113 г.) князь с семьей и дружиной во время праздничного богослужения также не могли находиться на хорах. Чтобы совершить причастие, они должны были выйти через ход в западной части южной стены во дворец [Гладенко и др., с. 186; Архитектурное наследие, с. 194], спуститься и затем только войти в храм, где относительно продолжительное время их ожидали клир и верующие. Согласно правилам византийского церемониала, подобный порядок был недопустим, но в постные дни, когда князь не ходил к причастию, он мог оставаться на хорах, где слушал Евангелие и ектенью. В великие праздники князь вместе с дружиной и семьей во время службы стоял у алтаря рядом с горожанами [Гордиенко, 2013].

Хоры Никольского собора, сообщавшиеся с дворцовым домом, принадлежали князю. Там могли проходить заседания смесного суда и духовного синклита (что было принято в византийском обиходе) [Беляев, 1892, с. 139, примеч. 3], помещались канцелярия князя и книгохранительница. Лестничный ход был устроен позднее, когда стало очевидно функциональное неудобство изолированных хор, и лестница «вписалась» в основное пространство по примеру храма Архангела Михаила Выдубицкого монастыря (1070 г.) [Раппопорт, 1982а, с. 26–27, табл. 5, 35]. Переустройство храма, возможно, началось еще при Всеволоде Мстиславиче, когда в 1136 г. был поднят каменный пол [Архитектурное наследие, с. 194], и завершилось в 1138 г. при черниговском князе Святославе Ольговиче, и 5 декабря храм был освящен «великим священием» в канун зимнего дня святителя Николы, после чего князь без благословения епископа Нифонта венчался в соборе[23].

Можно представить, каким трудностям подвергалась бы церемония причастия таин в церкви Спаса Преображения на Нередице (1198), где на хоры ведет тесная, темная и крутая лестница с неровными ступенями, по которой не только со Святыми дарами, но и налегке подниматься весьма непросто.

Обзор письменных источников позволяет убедиться, что нартекс, как неотделимая часть храмовой конструкции, исполнял важнейшую функцию христианского ритуала. Тогда как хоры, приделы и даже крещальни были дополнительной и не всегда обязательной частью конструктивной системы древнерусского храма. Вместе с тем они демонстрировали возможности архитектурного опыта, расширяли масштаб религиозного ритуала, позволяя с наибольшей полнотой воплотить духовную мысль в художественных образах своей эпохи.

Литература

Алмазов А. История чинопоследований крещения и миропомазания. Казань, 1884.

Анкудинов И. Ю. Роспись новгородских церквей 1615 г. // НИС. СПб., 2008. Вып. 11 (21). С. 367–382.

Аранц-и-Лорнецио М. Чин оглашения и крещения в Древней Руси // Символ. 1988. № 19, июнь. С. 77–99.

Архитектурное наследие Великого Новгорода и Новгородской области. 2-е изд., исправл. и дополн. СПб., 2013.

Асеев Ю. С. Архитектура древнего Киева. Киев, 1982.

Беляев Д. Ф. Ежедневные приемы византийских царей и праздничные выходы их в храм св. Софии в IX–X веках // Записки Русского археологического общества. 1893. Т. VI. С. 1–278. [Беляев, 1893а]

Беляев Д. Ф. Типик церкви св. Софии в Константинополе (XI в.). Экстраординарного профессора Императорского Новороссийского университета Н. Ф. Красносельцева. Одесса, 1892.

Беляев Д. Ф. BYZANTINA: Очерки, материалы и заметки по византийским древностям: Ежедневные воскресные приемы византийских царей и праздничные выходы их в храм Св. Софии в IX–X в. СПб., 1893. Кн. II. [Беляев, 1893б]

Беляев Д. Ф. Очерки, материалы и заметки по византийским древностям: Богомольные выходы византийских царей в городские и пригородные храмы Константинополя. Посмертное издание. СПб., 1906. Кн. III.

Брунов Н. Н. О хорах в древнерусском зодчестве // Труды секции теории и методологии (социологической) РАНИОН. М., 1928. С. 93–97.

Булкин В. А. Новгородское зодчество начала XII в. по новым археологическим материалам // Древнерусское искусство: Русь и страны византийского мира: XII век. СПб., 2002. С. 270–288.

Булкин В. А. Спасо-Преображенская церковь на Нередице и новгородская архитектурная школа XII в. // Церковь Спаса на Нередице: от Византии к Руси. К 800-летию памятника. М., 2005. С. 33–50.

Великий Новгород: История и культура IX–XVII веков. Энциклопедический словарь. СПб., 2007.

Гиппиус А. А. К истории текста церковного Устава Всеволода // Новгород и Новгородская земля. Великий Новгород, 2003. Вып. 17. С. 163–173.

Гладенко Т. В., Красноречьев Л. Е., Штендер Г. М., Шуляк Л. М. Архитектура Новгорода в свете последних исследований // Новгород: К 1100-летию города. Сборник статей / Под ред. М. Н. Тихомирова. М., 1964. С. 183–264.

Голубинский Е. Е. История русской церкви. М., 1881. Т. 1. Период первый: Киевский или домонгольский. Вторая половина тома.

Голубцов А. Чиновник Новгородского Софийского собора. М., 1899.

Гордиенко Э. А. Комментарий к Описи вотчинам новгородского архиерея и церковной утвари 1763 г. //

Гордиенко Э. А., Петрова Л. И. Опись вотчинам новгородского архиерея и церковной утвари 1763 г.: Публикация и комментарий // НИС. СПб., 1995. Вып. 5 (15). С. 203–295.

Гордиенко Э. А. Новгород в XVI веке и его духовная жизнь. СПб., 2001.

Гордиенко Э. А. Никольский собор на Ярославовом дворище – памятник становления новгородской государственности // Новгородика-2012: У истоков российской государственности: Материалы IV Международной конференции. Великий Новгород, 2013. Ч. 1. С. 110–112.

Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1869. Отд. III.

Давыдов С. Н. Восстановление архитектурных памятников Новгорода в 1945–1949 годах // Практика реставрационных работ. Сборник первый. М., 1950. С. 55–79.

Дмитриевский А. Богослужение в Русской церкви за первые пять веков // Православный собеседник. 1883. С. 345–374.

Дмитриевский А. А. Древнейшие патриаршие Типиконы: Святогробский, Иерусалимский и Великой Константинопольской Церкви. Краткое библиографическое исследование. Киев, 1907.

Заграевский С. В. О предназначении полатей (хор) в древнерусских храмах [Электронный ресурс]. URL: http: // zagraevsky.com/polaty.htm (дата обращения: 20.03.2017).

Коваленко О. Н. Ремонтно-реставрационные работы в Софийском соборе в 2004–2007 годах // Новгород и Новгородская земля. Великий Новгород, 2008. Вып. 3. С. 45–57.

Красносельцев Н. Очерки из истории христианского храма. Казань, 1881. Вып. 1.

Круговых Л. Н. История приделов Николо-Дворищенского собора // НИС. СПб., 1999. Вып. 7 (17). С. 164–178.

Кузьмина Н. Н., Филиппова Л. А. Ровесница церкви Спаса на Нередице (церковь Ильи-Пророка на Славне: история строительства и предварительные исследования) // НИС. СПб., 2000. Вып. 8 (18). С. 83–94.

Куприянов И. К. Исторический очерк Софийской библиотеки. СПб., 1857.

Лазарев В. Н. Страницы из истории новгородской живописи: Двусторонние таблетки из Софийского собора в Новгороде. М., 1977.

Макарий, архим. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. М., 1860. Ч. 1–2.

Никитина Ю. И. Резьба моленных мест в Новгородской Софии // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник. 1986. Л., 1987. С. 350–363.

Никольский К. Пособие к изучению Устава богослужения православной церкви. СПб., 1907.

Окунев Н. Л. Портреты королевских ктиторов в сербской церковной живописи // Byzantinoslavica. Praha, 1930. Roč. II. Sv. 1. P. 74–96.

Пентковский А. М. Типикон патриарха Алексия Студита в Византии и на Руси. М., 2001.

Пивоварова Н. В. Фрески Спаса на Нередице в Новгороде: Иконографическая программа росписи. СПб., 2002.

Путешествие новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце 12-го столетия / Изд. П. Савваитова. СПб., 1862.

Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Каталог памятников. Л., 1982. [Раппопорт, 1982а].

Раппопорт П. А. Археологические исследования памятников новгородского зодчества // НИС. Л., 1982. Вып. 1 (11). С. 189–202. [Раппопорт, 1982б].

Раппопорт П. А. Древнерусская архитектура. СПб., 1993.

Сарабьянов В. Д. Собор Рождества Богоматери Антониева монастыря // Лифшиц М. И., Сарабьянов В. Д., Царевская Т. Ю. Монументальная живопись Великого Новгорода конца XI – XII века. СПб., 2004. С. 531–773.

Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI–XII вв. М., 1984.

Седов Вл. В. Княжеский заказ в архитектуре церкви Спаса-Преображения на Нередице // НИС. СПб., 2000. Вып. 8 (18). С. 36–52.

Седов Вл. В. Придел на хорах церкви Спаса на Нередице // Церковь Спаса на Нередице: От Византии к Руси: к 800-летию памятника. М., 2005. С. 51–66. [Седов, 2005а].

Седов Вл. В. Новый тип хор в древнерусской архитектуре XII в. // Церковь Спаса на Нередице: От Византии к Руси. К 800-летию памятника. М., 2005. С. 67–82. [Седов, 2005б].

Сычев Н., Мясоедов В. Фрески Спаса-Нередицы. Л., 1925.

Тамаркина И. В., Лосева О. В. Андрей Критский // ПЭ. М., 2001. Т. 2. С. 368–369.

Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1973.

Царевская Т. Ю. Николо-Дворищенский собор // Лифшиц М. И., Сарабьянов В. Д., Царевская Т. Ю.

Монументальная живопись Великого Новгорода: конец XI – первая четверть XII века. СПб., 2004. С. 429–530.

Штендер Г. М. Первичный замысел и последующие изменения галерей и лестничной башни Новгородской Софии // Древнерусское искусство: Проблемы и атрибуции. М., 1977. С. 34–37.

Штендер Г. М. К вопросу о галереях Софии Новгородской (по материалам археологического исследования северо-западной части здания) // Реставрация и исследования памятников культуры. М., 1982. Вып. 2. С. 6–28.

Штендер Г. М. Зодчество Великого Новгорода XI – первой трети XIII вв. // Архитектурное наследие Великого Новгорода и Новгородской области. 2-е изд., исправл. и дополн. СПб., 2014. С. 272–278.

Штендер Г. М., Ковалева В. М. О формировании древнего архитектурного облика Рождественского собора Антониева монастыря в Новгороде // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М., 1982. Вып. 171. С. 54–60.

Штендер Г. М., Сивак С. И. Архитектура интерьера новгородского Софийского собора и некоторые вопросы богослужения // Византинороссика: Литургия, архитектура и искусство византийского мира.

Труды Санкт-Петербургского общества византийско-славянских исследований. СПб., 1995. Т. 1. С. 288–295.

Янин В. Л. «Семисоборная роспись» Новгорода // Средневековая Русь. М., 1976. С. 108–117.

Mainstone R. J. Hagia Sophia: Architecture, Structure and Liturgy of Justinians Great Church. London, 2001.