Крестный путь и великая радость
Из размышлений матушки Елисаветы:
«Современный мир оглушён шумом, из-за которого человеку трудно расслышать пение птиц, шорох дождя, голос своей души. Да ему и некогда прислушиваться к каким-то едва различимым шорохам. Он весь поглощен решением насущных проблем: работа, деньги, квартира, машина… Это все, конечно, необходимо, это важная часть нашей жизни. Важная, но. не основная, не главная. Мы, к сожалению, живем так, как будто человек — это только тело, которое нужно кормить, одевать, нежить. Но ведь у человека есть еще и бессмертная душа. А вот о ней мы совсем и не помним. И вот в какой-то момент человек понимает, что всё у него есть, а внутри зияющая пустота, ощущение бессмысленности жизни, острая нехватка чего-то… Тогда человек вспоминает о Боге, обращается к нему.
К сожалению, мы начинаем искать Бога, когда нас постигает какая- то скорбь и все человеческие выходы бывают исчерпаны. А до этого, как это ни печально, Бог нам не нужен. Он порой нам даже мешает. Очень трудно постоянно жить с ощущением того, что ты всякую минуту находишься перед лицом Божьим, что ни на мгновение ты не ускользаешь из поля его зрения. А раз так, то ты должен свои поступки и мысли сверять с его строгим взглядом. А это для нас кажется некомфортным. Гораздо проще знать, что он есть, вроде бы и верить, но особо себя этой верой не стеснять. Ты, мол, Господь, сам по себе где-то там, далеко, а я сам по себе, и пусть пока наши дороги не пересекаются. А вот когда мне будет трудно — тогда, Господи, добро пожаловать в мою жизнь. Такие отношения даже на человеческом уровне вряд ли можно назвать честными, но именно так мы относимся к Господу.» С пути на Старое Крево в сторону Богушей ведёт заснеженная малоезженая дорога. Кажется, мы вообще едем не туда: вокруг безлюдная тишь, поля да деревья, дремлет впереди маленькая деревушка, никакого монастыря здесь и в помине нет, Как вдруг он, точно по волшебству, возникает в ложбине справа: под медленно падающим снегом из-за пригорка точно вырастают крест, купола и белый стройный комплекс зданий в белом поле, на фоне тёмного леса.
Ставропигиальный женский Свято-Введенский монастырь… Это похоже на сказку или декорацию к историческому фильму. Высоко над дорогой сплетает ветви аллея огромных старых тополей — напоминание о когда-то бывшей здесь усадьбе… На стук высокую калитку отворяет пожилая монахиня: —Проходите, пожалуйста. Сейчас поищем матушку Елисавету… Мать-настоятельница оказывается в котельной, где она проворно управляется за истопника, и приветливо обращается ко мне: — Здравствуйте, родненькая! Немножко подождите, сейчас я тут закончу…— а в ответ на моё удивление по поводу её занятия улыбается: —Да, конечно, топлю сама. Что же туг такого? Мы ведь сами делаем все работы в монастыре: снег чистим, дрова носим, стряпаем. И за дворника, и за звонаря, и за кочегара бываем. Нас туг немного — всего шестеро… И все в делах. Ведь помимо необходимых бытовых хлопот одни только молитвы дневные, вечерние и келейные у монахинь занимают часов восемь в день, у послушниц — чуть меньше. Это самая главная и важная работа. А кроме этого есть ещё великое множество разных забот, и просто удивительно, как возможно с ними так хорошо управиться: в монастыре царят идеальный порядок и чистота, печи топятся, на кухне готовится обед, снег расчищен, двор ухожен, и всё это делается словно само собою, быстро и бесшумно—лишь изредка силуэт женщины в чёрной одежде промелькнёт во дворе или монастырских помещениях. Здешние жительницы в отличие от нас, мирских, не тратят времени на пустые разговоры, не отвлекаются ни на что понапрасну, не расслабляются за работой — она здесь называется «послушание»…
Ни минуты не пропадает понапрасну. Например, матушка Елисавета, терпеливо от править ещё с десяток дел — и сама, и ласково обращаясь к насельницам с просьбами. Говорить с ней очень интересно и легко, тем более, что мы ровесницы — моей собеседнице немногим более сорока. Кареглазая, открытая, искренняя, живая… Ин-тересно, что может привести такого человека в монастырь, к совершенно непохожей на нашу и полной ограничений жизни, к абсолютно иному её осмыслению? — Все, кто задаёт этот вопрос, ожидают услышать историю о каком-то крушении, драме в мирской жизни, о постигшем разочаровании, — улыбается матушка- игуменья, — но ничего такого со мной не случалось. Мне было двадцать два года, когда я впервые пришла в церковь—молодая мин¬ская художница, у которой всё складывается успешно: есть работа на «Беларусьфильме», возможность участвовать в выставках за рубежом, а продав там одну работу, жить, не работая, целый год… Пришла в храм, как привыкла ходить, — в джинсах. И первое, что услышала, был не совет, как спастись, а сердитый окрик: ты чего в штанах сюда явилась?! Я ведь из обычной семьи, не получила религиозного воспитания, не знала даже самых необходимых вещей… Это милость Божия, что и после этой отповеди я продолжала хо-дить в храм, и лишь спустя некоторое время стала надевать юбку, к которой совсем не привыкла. С тех пор всегда помню, что отношение к людям, впервые пришедшим в церковь, требует великой осторожности, трепетности, терпения, снисхождения. Ведь самое главное, что человек ПРИШЁЛ, что его душа проснулась, затосковала о Боге…
Сама-то она уж точно пришла сюда не случайно—дальше и выше про обретённая вера стала крепнуть и разгораться, владеть всем существом и привела на единственно верную, ей предназначенную дорогу: в один прекрасный день художница Елена стала монахиней Елисаветой… —Ты знаешь, где я только что был? — спросил её один из друзей, которых Елена пригласила на свой постриг как на самое торжественное событие в жизни. — На похоронах. Твоих. Я видел, как человек просто умер, по своей воле ушёл из жизни навсегда. Знаешь, кто ты? Сумасшедшая. Она и сама знала, что умерла — прежняя. Для того, чтобы родился новый человек. Это было светло и радостно, а вовсе не страшно. Из размышлений матушки Елисаветы: «Рождение человека вообще происходит всю его жизнь, потому что это рождение в вечность. С принятием монашества сразу после пострига ты не становишься монахом автоматически, ты постепенно учишься жить в присутствии Божьем, пытаешься освободить свою душу от всего, что мешает его присутствию, и это долгий и очень непростой путь. На это уходит вся жизнь. И дай Бог, чтобы хотя бы к концу ее ты смог сказать: «Господи, кроме Тебя, мне в этом мире ничего не нужно». Монашество — это крестный путь, но это и великая радость. Скорби и трудности — неизбежные спутники монашеской жизни, да и любой человеческой. Они должны помочь выдавить из души все, что не способно войти в ту небесную радость, к которой призван человек».
По благословению Митрополита Филарета в двухтысячном году сестра Елисавета попала в эти места впервые. Она думала об уединённой монашеской жизни в глухой деревне, в скиту. Владыка благословил искать такое место, когда она впервые попала в Богуши, где одинокий полуразрушенный хуторок утопал в травах по пояс и пахло пряной, настоянной на солнце зеленью, то сразу решила: остаюсь. Был конец июня, сердце пело вместе с птицами. И не беда, что у домика прогнила крыша и провалился пол, что места вокруг глухие… Сегодня матушка честно признаётся: по-человечески это, конечно, была авантюра, не знала тогда, на что шла. Одна, без денег, помощи ждать неоткуда. Она готовилась к трудностям, но не предполагала, что вся эта монастырская земля будет сплошь полита её слезами беспомощности и отчаяния. Сколько их потом было! Ведь монахиня, ищущая тихой жизни, по сути оставалась молодой городской женщиной, попавшей в труднейшие условия. Зима, одиночество, холодная избушка даже забором не огорожена, «степь да степь кругом», нет денег на хлеб и бензин, выехать невозможно… Но она не повернула назад, осталась верной своему выбору.
— А почему вам не помогли церковные власти? — наивно интересуюсь я. — Я тогда не дерзала обращаться за помощью. Ведь я получила то, что хотела, о чём просила, Господь меня испытывал, проверял твердость моего намерения — а значит, надо было молиться и тер¬петь. И потом, о чём же просить? НА ЧТО просить, если мною самой ещё ничего не было сделано? Позже, когда уже шло строительство, я обращалась за помощью к Владыке и получала её. Но даже в самых смелых своих мечтах я не могла видеть такой монастырь. И на фоне всех этих страданий и трудностей я явно ощущала, что не оставлена Богом: он не единожды давал мне понять, что он здесь. Это было так убедительно, так ясно, так зримо… Вот так всё начиналось. На фото того времени на фоне сельского пейзажа, в зелени некошеных трав такой хрупкой и одинокой выглядит фигурка монахини… Поневоле подумаешь: один в поле не воин. Но сегодня здесь, на этом самом месте, сияет высоко вознесённым кованым крестом монастырь, выстроенный всего за несколько лет. Это титаническая работа и большие затраты. Как такое возможно?
Из размышлений матушки Елисаветы:
«Для человека невозможно, а для Бога ничего невозможного нет — это слова евангельские… Начало было положено, а дальше всё складывалось не по моей воле — я была лишь орудием промысла Божьего. То, что из ветхого, заброшенного хутора вырос монастырь, я и сейчас воспринимаю как чудо — чудо любви Божьей. Постепенно стали приходить сёстры, появились доброжелатели, помощники. Из окрестных деревень в храм стали при¬ходить люди, приводить детей. Строимся по сей день, хлопот множество — поездки, встречи, деловое общение… Мечталось мне об уединении, о долгих молитвах, а получилось иначе. Но это труд ради Христа, для создания обители. Это послушание, которое мне поручила церковь». Мне позволили познакомиться с интереснейшим монастырским фото- и киноархивом, где запечатлены мгновения здешней жизни. Вот водосвятная часовенка с удивительно вкусной водой. Вот матушка по-хозяйски раскладывает для сушки золотистый, медово пахнущий ворох липового цвета — чаи травяные здесь свои, собственной заготовки. Вот монастырская пасека.
Аист, широко раскинув крылья, кружит над сияющим крестом и садится на вспаханное поле; матушка косит траву; сёстры делают искусную вышивку на церковных облачениях; разбуженные умелой рукой колокола перекликаются малиновым звоном. Аккуратный домик для паломников ждёт гостей—несмотря на «молодость» монастыря сюда уже сегодня приезжают даже из Литвы. Это Зудни. А вот и торжество — приезд в монастырь Владыки, Патриаршего Экзарха Всея Беларуси, Митрополита Минского и Слуцкого Филарета. А вот последние фото, сделанные всего несколько дней назад: зимний дворик, сестра несёт охапку дров, глубокие синие тени на снегу и синее небо, а солнце так и играет. — Какая красота! Как Господь утешает нас здесь, на земле! — вслух любуется очарованием здешних мест матушка Елисавета. Места и вправду необычайные — изумительная природа и богатей¬шая история. Много здесь отгремело жестоких сражений и полегло людей. В местном замке, до руин которого рукой подать, имел место важнейший исторический акт — заключена была Кревская уния, союз между Великим княжеством Литовским и Польским королевством. В первую мировую через Крево шла линия фронта, три года длились ожесточённые бои, и счёт погибших вёлся на десятки тысяч. Имеются сведения о том, что здесь погиб женский батальон.
А после второй мировой солдаты говорили: «Кто под Сморгонью не бывал — тот войны не видал…» Именно здесь, на щедро политой кровью земле, вырос монастырь. Случайно ли?.. И думается вот о чём. Уйму сил вложила Советская власть, калёным железом выжигая веру, а она так быстро и естественно вернулась в жизнь людей и заняла привычное место! Вновь празднуют в наших домах Рождество и Пасху, народом полнятся церкви. Вот и материалы о монастырях сегодня очень читаемы, практика это подтверждает, и часто —не из праздного любопытства. Для многих людей тема монастырской жизни является духовно близкой, интересует как вероятное направление жизненного пути, и слова «ушла в монастырь» всё ещё редки, но уже привычны нашему слуху. Как прийти сюда на время или насовсем, любого ли тут принимают? Из размышлений матушки Елисаветы: «В первую очередь человек должен определить свою цель, логику поступка — чего он хочет и ждёт от монастыря? Необходимо разобраться в себе, утвердиться в своей цели, решить все дела в миру, чтоб быть свободной от его обязанностей. В монастырь может поступить православная женщина или девушка, незамужняя, одиноко живущая, без детей или дети должны быть взрослые.
Хорошо бы поездить, поискать монастырь себе по душе — тот, где почувствуется: здесь мое место, здесь можно бы остаться. Затем она высказывает игуменье свою просьбу, и ей даётся возможность попро-бовать пожить в монастыре, присмотреться к здешней жизни, и к ней самой в это время тоже присматриваются — ведь монастырская общность сродни семейной, и надо, чтобы человек подходил, был здесь к месту. Если спустя время женщина почувствует, что нашла своё, и она здесь пригля-нулась, то и с Богом — она начинает свой путь в монастыре послушницей. Послушнический труд поможет определить и почувствовать, действительно ли это её путь. Спустя годы, если Господь сподобит, примет и постриг. Шаг этот очень серьёзный, для него должно быть глубокое понимание и стремление к монашеской жизни. Ведь назад, в мир, из монастыря ворота не заперты, но такой поступок — это всегда надлом жизни, и судьба у человека после него вряд ли сложится…» Такой он, загадочный маленький мир за высокими стенами, где кипит труд душевный и физический, где люди навсегда простились с жизнью для себя и внешнего суетного света. Матушка обняла меня на прощание, звякнула щеколда высокой калитки, промелькнула аллея величавых стражей-тополей. Как появился на нашем пути монастырь, так и растаял — такой красивый, стройный, белый в белоснежной ладони земли осиянный тем особым светом, которым полон воздух зимой при тихом падении снега. Ежедневно в четыре часа утра мы ещё крепко спим, а здешние сёстры уже молятся о нас, просят милости Божией, выполняя главное своё дело. Говорят, в это время над монастырями поднимаются пламенные столбы молитв, устремляются в самое небо, как невидимые мосты, соединяют его с землёй. И чем больше на ней намоленных мест — тем благословеннее край, тем больше в нём счастья.
© 2024 СИНОДАЛЬНЫЙ ОТДЕЛ ПО ДЕЛАМ МОНАСТЫРЕЙ И МОНАШЕСТВУ БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА МОСКОВСКОГО ПАТРИАРХАТА